островку сияния. И все-таки
ей ужасно не хотелось заглядывать
в гроб… Двигаясь еле-еле, как в
замедленной съемке, она дошла до
гроба и увидела белую атласную
обивку. Гроб был пуст. Бонни задвинула
крышку и, тяжело дыша, облокотилась
о гроб. Боковым зрением она уловила
какое-то движение и резко повернулась. Это
была Елена. — Господи, как ты
меня напугала, — сказала Бонни. —
Кажется, я говорила, чтобы ты
больше не приходила сюда, —
сказала Елена. На этот раз ее
светло-золотые, как пламя, волосы были
распущены и волнами ниспадали по
плечам и спине. На ней
было тонкое белое платье, мягко
переливающееся в свете свечей. Она
и сама была похожа на
свечу — светлая, сияющая. Она
была босиком. — Я пришла, чтобы…
— пробормотала Бонни. В глубине
ее сознания брезжила какая-то мысль.
Это был ее сон, ее
транс. Она должна была вспомнить.
— Я пришла, чтобы ты
смогла встретиться со Стефаном, —
сказала она. Глаза Елены расширились, губы
приоткрылись. Бонни узнала этот взгляд
— взгляд, полный боли и
невыносимой тоски. Пятнадцать минут назад
она видела тот же взгляд
у Стефана. — Ох, — шепотом
сказала Елена. Она сглотнула, ее
глаза покрылись поволокой. — Ох,
Бонни… я не могу. —
Почему? В глазах Елены стояли слезы,
ее губы дрожали. — А что,
если все опять начнет меняться?
Что, если появится он, и…
— Она прикрыла рот рукой,
и Бонни вспомнила свой последний
сон, где изо рта Елены
градом сыпались зубы. Бонни бросила
на нее взгляд, полный сочувствия
и ужаса. — Неужели ты
не понимаешь? Если это случится,
я этого не вынесу, —
прошептала Елена. — Если он
увидит меня такой… Я ни
над чем здесь не властна,
я не настолько сильна. Прошу
тебя, Бонни, не пускай его
сюда. Передай, что мне ужасно
жалко. Передай, что… — Елена
закрыла глаза. Она плакала. — Хорошо.
— Бонни сама была готова
разрыдаться, но она понимала, что
Елена права. Она отыскала сознание
Стефана, чтобы все ему объяснить
и помочь пережить разочарование. Но
едва она вступила с ним
в контакт, как поняла, что
совершила ошибку. — Стефан, нет!
Елена сказала… Это уже не имело
смысла. Его разум был сильнее,
и в тот самый миг,
когда она установила с ним
связь, он взял над ней
верх. Он почувствовал, о чем
говорили Бонни и Елена, но
отказывался принять отказ. Бонни беспомощно
ощущала, как ее сознание сдается,
а его сознание несется все
ближе и ближе к острову
света, образованному свечами. Она ощущала,
как он появляется, как обретает
форму. Обернувшись, она увидела его
самого — черноволосого, с встревоженным
лицом и пронзительными, как у
сокола, зелеными глазами. Тогда Бонни
поняла, что уже ничего нельзя
сделать, и отступила в сторону,
оставив их наедине.
12
Стефан услышал
мягкий шепот, полный боли. — Нет. Голос,
который он уже отчаялся услышать
вновь, голос, который ему никогда
не забыть. По телу пробежали
мурашки, и он почувствовал, что
начинает дрожать. Он обернулся на
голос — и больше уже
не мог думать ни о
чем другом, а его разум
едва не помутился от наплыва
чувств. Зрение Стефана было затуманено, он
видел перед собой только размытое
пятно света, яркое, словно от
тысячи свечей, — но это
не имело никакого значения. Он
ощутил ее присутствие. Ощутил то
же светло-золотое сияние, льющееся прямо
в его сознание, что и
в первый день своего пребывания
в Феллс-Черч. Сияние, исполненное холодной
красоты, обжигающей страсти и полнокровной
жизни, требующее забыть обо всем
на свете и идти навстречу. Елена.
Это действительно была Елена. Ее присутствие
заполнило его целиком, до кончиков
пальцев. Все его изголодавшиеся чувства
устремились к волне света, изнемогая
от желания найти ее и
от тоски по ней. И тогда
она вышла вперед. Она двигалась медленно,
неуверенно, словно борясь с собой.
Стефан понял, что он не
может пошевельнуться. Елена. Он разглядывал каждую ее
черточку, словно видел ее впервые.
Светло-золотые волосы, окружавшие лицо и
плечи, как нимб. Светлая, безупречно
красивая кожа. Тонкое гибкое тело.
Она отпрянула от него, предостерегающе
подняла руку. — Стефан, — послышался
тихий голос, и это был
ее голос. Ее голос произнес
вслух его имя. Но в
нем звучала такая боль, что
Стефану захотелось броситься к ней,
сжать в объятиях, дать слово,
что все будет хорошо… — Стефан,
прошу тебя… Я не могу…
Теперь он видел ее глаза.
Темно-голубые, как лазурит, сияющие в
золотом свете. Широкие от боли
и влажные от непролитых слез. —
Ты не хочешь меня видеть?
— Его голос был сухим,
как пыль. — Я не хочу,
чтобы ты видел меня. О,
Стефан, он может сделать все
что угодно. И он нас
найдет. Он придет… Стефан испытал облегчение
и мучительное блаженство. У него
не получалось задуматься над смыслом
ее слов, но это не
имело никакого значения. Достаточно было
того, как она произнесла его
имя. В этом коротком «о,
Стефан» были ответы на все
его вопросы. Он медленно приблизился к
ней, и его рука нашла
ее руку. Он видел, как
она протестующе покачала головой, видел,
как приоткрылись ее губы, и
участилось дыхание. Вблизи вс...
|