|
ровью повсюду.
Может, он может
что-нибудь с этим сделать. Он
пошел ко второй двери из
спальни, подумал о ванной –
современной ванной – и открыл
дверь. Там было именно то,
что он и вообразил: чистое,
белое, санитарное место с большой
кучей полотенец, готовых к использованию,
на ванне.
Он смочил теплой
водой одну из тряпок. Он
знал, что лучше было бы
раздеть Елену и опустить в
теплую воду. Это было то,
что ей сейчас нужно, но
если это когда-нибудь откроется, ее
друзья вырвут его сердце из
груди и насадят его на
пику. Он никогда даже не
думал об этом – он
просто знал это.
Он вернулся
к Елене и начал нежно
стирать засохшую кровь с ее
плеча. Она что-то бормотала, болтая
в разные стороны головой, но
он продолжал это делать, пока
плечо не стало выглядеть нормально,
открытое в разорванной ткани.
Потом
он взял другую тряпку чтобы
проделать то же самое с
ее лодышкой. Она была все
еще раздута – в ближайшее
время ей не придется много
бегать. Ее голень, одна из
двух костей голени, срослась нормально.
Это было огромным доказательством того,
что Шиничи и Ши но
Ши не нуждались в деньгах
– они могли продавать этот
чай и легко заработать состояние.
- Мы смотрим на вещи...по-разному,
- говорил Шиничи, уставившись на
Дамона своими странными золотыми глазами.
– Деньги не имеют для
нас значения. А что имеет?
Агония жулика на смертном ложе,
который верит, что попадет в
ад. Наблюдать, как он потеет,
пытаясь вспомнить давно забытые встречи.
Первая сознательная слеза одинокого ребенка.
Эмоции неверной жены, когда муж
ловит ее с любовником. Первый...ну,
девичий поцелуй и первая, полная
открытий, ночь. Брат, готовый умереть
за брата. Что-то вроде этого.
«И множество других вещей, которые
не могут быть упомянуты в
обществе, – подумал Дамон. –
Множество из них связаны с
болью. Они были эмоциональными пиявками,
сосущими чувства смертных, чтобы заполнить
пустоту собственных душ.»
Он снова
почувствовал боль и попытался вообразить...подсчитать...боль,
которую Елена должна была почувствовать,
выпрыгивая из его автомобиля. Она,
должно быть, ожидала смерть от
боли – и даже это
было для нее лучше пребывания
с ним.
В этот раз
перед тем как открыть дверь
в белую кафельную ванную, он
подумал о кухне, современной и
с большим количеством льда в
холодильнике.
И снова он не
был разочарован. Он оказался в
мужской кухне с хромовыми приборами
и черно-белым кафелем на полу.
А в морозильнике – шесть
узлов со льдом. Он взял
три узла и поместил один
вокруг ее плеча, один у
локтя и один вокруг ее
лодыжки. Потом он вернулся к
безупречную кухню за стаканом ледяной
воды.
Устала. Так устала.
Елена
чувствовала себя так, как будто
все ее тело нагрузили свинцом.
Каждая часть тела...каждая мысль...состоит из
свинца.
Например, было что-то, что,
как предполагалось она делала...или не
делала сейчас. Но она не
могла заставить мысль дойти до
ее мозга. Было слишком тяжело.
Все было слишком тяжело. Она
даже не могла открыть свои
глаза.
Раздался шорох. Кто-то был
рядом, на стуле. И прохладная
жидкость коснулась ее губ, это
стимулировало ее держать чашку самой
и пить. Ох, восхитительная вода.
Она была на вкус лучше,
чем все, что она когда-либо
пробовала раньше. Ее плечо ужасно
болело, но оно того стоило...пить...
пить – нет! Стакан убрали
прочь. Она слабо старалсь удержать
его, но он был мягко
убран из ее рук.
Тогда
она попыталась коснуться своего плеча,
но те нежные невидимые руки
позволили ей это только после
того, как вымыли ей руки
теплой водой. После этого они
обернули компрессы из льда вокруг
нее как оборачивают мумию. Холод
заморозил чувство боли, хотя существовали
более глубокие чувства глубоко внутри.
Слишком сложно было думать об
этом. Когда руки убрали ледяной
компресс из-за того, что она
задрожала от холода, она позволила
себе вновь погрузиться в сон.
Дамон наблюдал за Еленой и
дремал, наблюдал и дремал. В
замечательной ванной он нашел расческу
и гребенку. Они выглядели годными
для использования. И в одной
вещи он был уверен: волосы
Елены никогда так не выглядели
в ее жизни – или
не жизни. Он попытался мягко
причесать расческой ее волосы и
понял, что распутать их гораздо
труднее, чем он думал. Когда
он начал расчесывать жестче, она
пошевелилась и что-то пробормотала на
своем странном языке из сна.
И, наконец, причесывание волос пробудило
ее. Елена, не открывая глаз,
протянула руку и забрала у
него расческу, а потом, когда
она добралась до своего колтуна,
протянула руку и сжала его,
другой рукой пытаясь прочесать. Дамон
ей сочувствовал. Время от времени
в своей длинной жизни он
носил длинные волосы и иногда
ничто не могло помочь распутать
их – хотя его волосы
не были настолько натуральны, как
волосы Елены – он знал
чувство разочарования, когда выдираешь клок
собственных волос. Дамон уже собрался
отобрать у нее расческу, как
Елена открыла глаза.
- Что?...-
сказала она и заморгала.
Дамон
напрягся, готовый в любой момент
снова начать контролировать ее, если
это будет нужно. Но она
...
|
