|
тическую ценность.
– Ничего, если я
скажу, что их можно использовать
для изготовления исключительной натуральной примочки
для глаз? – после недолгого
раздумья предложил Стефан. – Или,
допустим, ценнейшего травяного чая?
– Да?
Ты правда хотел что то
такое сказать?
– Да нет, не
особенно.
– Очень хорошо. Потому что,
если б ты это сделал,
я мог бы как следует
тебя разукрасить.
Искоса глядя на Мэтта,
Стефан радостно улыбнулся.
Его охватило странное
чувство. Ничего подобного он не
испытывал вот уже пять столетий,
если не считать встречи с
Еленой. Его признавали, его принимали.
Стефан
делил тепло с настоящим другом,
который не знал всей правды
о нем, но все равно
ему доверял. Который отчаянно хотел
ему верить. Стефан сильно сомневался,
что он заслужил такое отношение,
но не мог отрицать того,
что это отношение для него
означало. Теперь он почти чувствовал
себя… человеком.
Елена не сводила глаз
со своего отражения в зеркале.
Нет, это не сон. Не
только сон. Ранки на шее
безоговорочно это доказывали. И теперь,
когда Елена их увидела, она
ощутила странную легкость в голове,
почти головокружение.
И в этом была
ее собственная вина. Елена с
такой убежденностью предупреждала Бонни и
Мередит о том, чтобы они
не приглашали никаких незнакомцев к
себе домой. И все это
время она забывала что сама
пригласила Дамона в дом к
Бонни ночью, когда они устроили
«немой ужин» в столовой у
Бонни, и Елена выкрикнула во
тьму одно единственное слово: «Входи!»
И
это приглашение распространялось на целую
вечность. Дамон мог вернуться в
любой момент, даже сейчас. Особенно
сейчас, когда Елена была очень
слаба, когда ее можно было
так загипнотизировать, чтобы она своими
руками открыла ему окно.
Выбравшись из
ванной, Елена, минуя Бонни, заковыляла
в гостевую спальню. Схватив свою
сумку, она принялась запихивать туда
вещи.
– Нет, Елена, ты не
можешь сейчас отправиться домой!
– Как
раз наоборот – я не
могу остаться здесь, – откликнулась
Елена.
Оглядевшись в поисках туфель, она
обнаружила их у кровати и
шагнула к ней. А затем,
издав какой то сдавленный звук,
резко остановилась. На скомканной постели
лежало одно единственное черное перо
– огромное, до уродливости огромное,
с толстым, восковым на вид
стержнем. Покоясь на белой перкалевой
простыне, воронье перо выглядело отвратительно.
К
горлу подступила тошнота, и Елена
отвернулась. Она едва могла дышать.
–
Ладно ладно, – смилостивилась над
ней Бонни. – Если ты
так скверно себя чувствуешь, я
попрошу папу отвезти тебя домой.
–
Ты тоже должна поехать. –
Елене только сейчас пришло в
голову, что для Бонни пребывание
в этом доме так же
опасно, как для нее.
«Да я
могу сделать с тобой все,
что захочу. И со всеми,
кого ты любишь», – снова
вспомнила она и повернулась, чтобы
схватить Бонни за руку.
– Обязательно,
Бонни. Тебе совершенно необходимо поехать
со мной.
Наконец они отправились в
дорогу. Маккаллоги решили, что у
Елены случилась истерика, что она
слишком остро на все реагирует
или даже переживет нервный срыв.
Но, в конце концов, они
сдались. Мистер Маккаллог привез их
с Бонни к дому Гилбертов,
где они, чувствуя себя взломщиками,
отперли дверь и прокрались внутрь,
чтобы никого не будить.
Но даже
здесь Елена никак не могла
заснуть, лежала рядом с негромко
сопящей Бонни, пристально глядя на
окно спальни. Снаружи ветви айвы,
покачиваясь, задевали по стеклу, но
больше никаких движений до рассвета
не наблюдалось.
Вдруг Елена услышала звук
подъезжающего автомобиля. Она с легкостью
различила хрипящее тарахтение машины Мэтта.
Встревоженная, Елена на цыпочках прокралась
к окну и выглянула в
раннее марево еще одного серого
дня. Затем она быстро спустилась
вниз по лестнице и открыла
входную, дверь.
– Стефан! – Елена
еще ни разу в жизни
никому так не радовалась.
Она налетела
на Стефана, не успел он
толком захлопнуть дверцу. Юноша отшатнулся
от такого приветствия, и Елена
почувствовала его удивление. Обычно она
не вела себя так демонстративно.
–
Я тоже тебе очень рад,
– сказал Стефан, нежно отвечая
на ее объятие. – Только
цветы не помни.
– Цветы? –
Елена отстранилась, взглянула на растения
в руках Стефана, затем подняла
глаза на его лицо.
Наконец она
посмотрела на Мэтта, который как
раз выходил из машины с
другой стороны. Бледное лицо Стефана
совсем вытянулось, Мэтт казался опухшим
от усталости, а глаза были
красными после бессонной ночи.
– Вам
лучше войти в дом, –
с легкой тревогой предложила Елена.
– Вы оба ужасно выглядите.
–
Это вербена, – чуть позже
пояснил Стефан.
Они с Еленой сидели
за кухонным столом. Через дверной
проем было видно, как Мэтт
растянулся на диване в гостиной,
негромко похрапывая. Он прилег поспать,
одолев три глубокие тарелки кукурузных
хлопьев с молоком. Тетя Джудит,
Бонни и Маргарет все еще
спали наверху, и Стефан старался
говорить потише.
– Ты помнишь, что
я тебе про нее говорил?
– спросил он у Елены.
–
Ты сказал, что вербена помогает
сохранять ясный разум, даже когда
кто то намеренно использу...
|
