|
, чье лицо выражало жуткую
гримасу боли. Елена все еще
оставалась без помощи для женщины,
которая, как она боялась, умирала.
—
Кто-нибудь знает, где я могу
найти доктора?
Теперь из толпы доносился
шепот разной громкости.
— Мы сможем
продвинуться дальше, если предложим им
деньги, — говорила Мередит.
Елена тут
же потянулась к кулону, но
Мередит была быстрее, расстегивая изящное
аметистовое ожерелье на своей шее
и протягивая его.
— Это достанется
тому, кто первый покажет нам
хорошего доктора.
Наступила пауза, в которую
все, казалось, оценивали вознаграждение и
риск.
— А у вас нет
звездных шаров? — спросил хриплый
голос, но высокий чистый голос
прокричал:
— Мне подойдет это!
Ребенок —
да, настоящий уличный сорванец —
бросился вперед толпы, схватил Елену
за руку и указал направление,
сказал:
— Доктор Меггар, прямо по
улице. Отсюда всего пара кварталов;
мы можем дойти пешком.
Ребенок был
закутан в рваное старое платье,
но его могли носить лишь
для теплоты, так как на
нем или на ней были
еще штаны. Елена не могла
понять мальчик перед ней или
девочка, пока малышка не одарила
ее неожиданной улыбкой и не
прошептала:
— Я — Лакшми.
— А
я Елена, — сказала Елена.
—
Лучше поторопиться, Елена, — сказала
Лакшми. — Сюда скоро прибудут
Стражницы.
Мередит и Бонни подняли потрясенную
рабыню на ноги, но, казалось,
ей было слишком больно, чтобы
понять, собирались ли они помочь
ей или убить. Елена вспомнила,
как женщина сжималась в тени
елениного тела. Она положила свою
руку на окровавленную руку женщины
и спокойно сказала:
— Теперь вы
в безопасности. С вами все
будет хорошо. Тот мужчина —
ваш хозяин, он мертв, и
я обещаю, что больше никто
не причинит вам боль. Я
клянусь.
Женщина уставилась не нее не
верящим взглядом, как будто Елена
говорила что-то невероятное. Как будто
жизнь без постоянных побоев (даже
несмотря на кровь, Елена могла
увидеть старые шрамы, некоторые из
них выглядели как рубцы на
коже женщины) было чем-то настолько
далеким, что сложно было представить.
—
Я клянусь, — снова сказала
Елена, без улыбки, но жестко.
Она поняла, что это станет
ношей, которую она протащит всю
жизнь.
«Все хорошо», — подумала она,
и поняла, что уже какое-то
время посылает свои мысли Деймону.
— «Я знаю, что делаю.
Я готова нести за это
ответственность».
— Ты уверена? — до
нее донесся голос Деймона, он
никогда не был таким неуверенным.
— Потому что я чертовски
уверен, что не стану заботится
о какой-то старой ведьме, когда
она надоест тебе. Я даже
не уверен, что готов разбираться
с тем, что мне придется
заплатить за убийство этого ублюдка
с кнутом.
Елена повернулась к нему.
Он был серьезный.
— Ну, тогда
зачем ты убил его? —
потребовала она.
— Ты шутишь? —
Деймон поверг ее в шок
яростью и злобой в его
мыслях. — Он тебя ударил.
Мне
следовало убивать его медленнее, —
добавил он, игнорируя одного из
носильщиков паланкина, который склонился перед
ним и спрашивал, что делать
дальше.
При этом глаза Деймона смотрели
на лицо Елены, на кровь
все еще текущую из раны.
«Il
figlio de cafone », подумал
Деймон, его губы отступили от
зубов, когда он посмотрел свысока
на труп так, что даже
носильщик паланкина унесся отсюда на
руках и коленях.
— Деймон. не
отпускай их! Верни их сюда
прямо сейчас… — начала Елена,
а затем, это было что-то
вроде всеобщего вздоха вокруг нее,
она продолжила мысленно: «Не отпускай
носильщиков. Нам нужен паланкин, чтобы
довезти эту бедную женщину до
доктора. И почему все уставились
на меня?»
«Потому что ты —
рабыня, и ты только что
сделала то, что не должен
делать ни какой раб, и
сейчас ты отдаешь мне, своему
господину, приказы», — телепатический голос
Деймона был мрачен.
«Это не было
указанием. Это… послушай, любой джентльмен
помог бы даме в беде,
правильно? Ну, здесь нас четверо
и одна из нас в
большей беде, чем тебе хотелось
бы.
«Нет, трое».
«Думаю меня нужно немного
зашить, и Бонни сейчас упадет
в обморок», — Елена методично
давила на слабые места, и
знала, что Деймон знает об
этом. Но он приказал одному
из носильщиков подойти и поднять
рабыню, а другим взять его
девушек.
Елена не отходила от женщины
и оказалась в паланкине с
полностью задернутыми занавесками. Запах крови
был медный на вкус у
нее во рту, заставляя ее
хотеть плакать.
Хоть она и не
хотела внимательно смотреть на раны
рабыни, но кровь стекала на
паланкин.
Она обнаружила, что снимает свою
блузку и топик и одевает
обратно только блузку, чтобы использовать
топик для того, чтобы перевязать
большую идущую наискось через грудь
женщины рану. Каждый раз, когда
женщина поднимала темно-коричневые испуганные глаза
на нее, Елена пыталась ободряюще
улыбнуться. Они находились где-то на
том глубоком уровне общения, где
взгляд и прикосновение гораздо больше
значат, чем слово.
«Не умирай», —
думала Елена, — «не умирай,
именно тогда, когда у тебя
появилось ради чего жить. Живи
ради своей свободы, и ради
своего ребенка».
И возможно некоторые из
ее мыслей дошли до женщины,
потому ч...
|
