|
акованного гардероба замужней дочери доктора
Меггара. Он казался цвета жемчуга
в закрытом помещении, что означало,
что он приобретал сиреневатый оттенок
в постоянном кровавом солнечном освещении.
Самым важным было то, что,
будучи надетым без его шелковистой
нижней рубашки, с задней частью
кончающейся у нижней части талии,
он полностью обнажал спину Елены.
Теперь,
в соответствии с обычаем, она
встала на колени перед старейшинами,
и наклонилась, пока ее лоб
не уперся в декоративный и
очень грязный ковер у ног
старейшин, но на несколько шагов
ниже.
Один из них плюнул в
нее. Вокруг слышался взволнованный, оценивающий
шепот, и грубости, и брошенные
снаряды, в основном в форме
мусора. Фрукты здесь были слишком
ценны, чтобы тратить их на
это. Хотя сушенные экскременты таковыми
не считались. Первые слезы появились
в глазах Елены, когда она
осознала, чем в нее бросались.
Мужество и безразличие, сказала она
себе, даже не смея поднять
взгляд на Деймона. Теперь, когда
толпа ощутимо среагировала, один из
курящих кальян городских старейшин встал.
Он
зачитал слова, которые Елена не
смогла разобрать, со смятого свитка.
Казалось, это будет длиться вечно.
Елена, на коленях, со лбом,
прижатым к пыльному ковру, чувствовала,
будто задыхалась.
Наконец свиток убрали, и
Младший Дрозне подскочил и описал
высоким, почти истеричным голосом, и
яркими эпитетами, историю раба, который
напал на его собственного владельца
— «Деймон», отметила мысленно Елена,
— чтобы высвободиться из-под его
наблюдения, и затем напал на
главу его семьи — «Старый
Дрозне», подумала Елена, — и
его скромные денежные средства, его
телегу, и его безнадежного, нахального,
пассивного раба, и в результате
все это привело к смерти
его брата.
Елене, сначала, показалось, что
он обвинял Леди Ульму во
всем произошедшем, потому что она
упала под ее тяжестью.
— Вы
все знаете этот тип рабов,
о котором я говорю —
она из тех рабов, которым
лишний раз и муху лень
отмахнуть, летающую перед глазами, —
он вопил, обращаясь к толпе,
которая ответила новыми оскорблениями и
возобновила забрасывание Елены всем подряд,
так как Леди Ульмы не
было рядом, чтобы наказать и
ее. Наконец, Младший Дрозне закончил
перечислять, как эта наглая девица
(Елена), носящая брюки как мужчина,
схватила практически хорошо работающего раба
его брата (Ульма) и унесла
эту ценную собственность далеко («что,
прямо-таки сама?» — с иронией
подумала Елена), и привела ее
к дому очень подозрительного целителя
(доктора Меггара), который теперь отказывается
вернуть рабу назад.
— Я понял,
когда услышал это, что больше
никогда не увижу своего брата
или его рабу снова, —
кричал он, с пронзительным воплем,
который, так или иначе, сопутствовал
всему его рассказу.
— Так если
рабыня была настолько ленива, вы
бы радовались, — пошутил кто-то
в толпе.
— Однако, — сказал
довольно полный человек, голос которого
безумно напомнил Елене Альфреда Хичкока:
траурная манера произношения и те
же паузы перед важными словами,
нарочито создавали мрачную атмосферу и
придавали еще большую серьезность происходящему.
Этот
человек обладал властью, поняла Елена.
Грубости, забрасывания, даже отхаркивания и
фырканье затихли. Этот крупный человек
был, несомненно, местным эквивалентом «крестного
отца среди бедных жителей трущоб.
Его слово было определяющим в
судьбе Елены.
— И с тех
пор, — говорил он медленно,
на каждой фразе похрустывая какими-то
конфетами золотого цвета, которые лежали
в чаше, приготовленной специально для
него, — молодой вампир Дамиан
привнес компенсацию — и стоит
заметить, довольно щедрую — материального
ущерба.
Здесь он сделал длинную паузу
и пристально посмотрел на Младшего
Дрозне.
— Поэтому, его раб, Алиана,
которая начала все это неподчинение,
не будет схвачена и вынесена
на общественный аукцион, но выразит
свое скромное почтение и сдастся
сейчас здесь, и по собственному
желанию понесет наказание, которое она
знает, она заслуживает.
Елена была ошеломлена.
Она не знала, было ли
это от все из-за дыма,
который распространялся перед ее носом,
прежде чем развеяться, но слова,
«вынесена на общественный аукцион», повергли
ее в шок, практически достаточный,
чтобы потерять сознание. Она понятия
не имела, что это могло
произойти — и картины, возникшие
в ее голове при этом
напоминании, были весьма неприятны.
Она также
заметила свое и Деймона новые
имена. Это было в действительности
весьма удачно, подумала она, так
как будет хорошо, если слухи
об этом небольшом приключении не
дойдут никогда до Шиничи и
Мисао.
— Приведите к нам рабу,
— заключил полный человек и
вновь сел на большую груду
подушек.
Елену подняли и грубо потащили
вверх пока перед ее опущенными
как у послушного раба глазами
не оказались позолоченные сандалии и
безупречно чистые ноги.
— Ты все
слышала? — мужчина «а ля
крестный отец» все еще жевал
свои деликатесы, и дуновение ветра
принесло этот небесный запах к
носу Елены, и внезапно вся
так необходимая ей раньше слюна
нахлынула к ее сухим губам.
—
Да, сэр, — сказала он...
|
